Заметки рыбака: На рыбалку в Кременчуг

Cлово "Кременчуг" вызывает у рыболовов массу стойких ассоциаций. Например: полночь (обычное время выезда из Киева), мешок (для рыбы), санки (для перевозки этой самой рыбы в мешке), полтора часа (столько нужно идти в море, чтобы наловить вышеупомянутый мешок рыбы), ветруган, полное бесклевье, два с половиной часа (теперь назад, против ветра, с пустым мешком на санках), поиск выхода на берег (вдоль открытой воды) и, наконец, самая отвратительная ассоциация - вертолет (если выход на берег все же не найден)...

И все-таки названия "Вертиевка", "Пронозовка", "Жовнино" звучат для рыболова-заготовителя волнующей музыкой, заставляющей забыть прошлые неудачи и разочарования, рождающей в душе надежду и оптимизм.

Значит, были мои в Пронозовке, ночью рыбачили...

- Петруха отхлебнул пива, окинув нас многозначительным взглядом поверх кромки бокала.

- Ну и? - первым не выдержал томительной паузы Леха.

- Ну и... По два мешка взяли! Еле утром рыбу до берега доперли... - поставил бокал на стол Петруха.

Мы подавленно молчали. Петруха был авторитетный парень, бизнесмен, имел собственную "точку" по продаже женских лосин и "велосипедных" трусов из лайкры и еще всякого ширпотреба :). Не верить ему у нас повода не было...

"А на что ловили?" - поинтересовался я.

- "На говяжью печенку", - ответил Петруха и добавил - "хорошая плотвень, от кила и выше. Вся с икрой... Перла целую ночь, проходами. Полчаса берет, только успевай - десять минут перекур".

"А хоть п-п-примерно знаешь, где они ловили?" - разволновался Леха. "Та шо там знать! Полтора часа в море, по ориентирам, нашел глубину семь метров, забуривайся, ставь палатку и вали! Я там с закрытыми глазами на место выведу", - разгорячился Петруха.

Ехать решили в пятницу с утра, а остаток вечера провели в приятной обстановке кафе "Ласточка". 

"Санки, Санки не забудьте!" - кричал провожавший нас Петруха сквозь закрывающиеся двери троллейбуса. Мы блаженно улыбались и, согнув в локтях руки со сжатыми кулаками, изображали известное приветствие интернационалистов "Рот фронт". Весь следующий день был посвящен сборам. 

Я нарезал двадцатисантиметровую арматуру-восьмерку для колышков, Леха покупал печенку и специальные "кременчугские” мормышки... Утром мы выехали в одиннадцать вместо планируемых восьми. Лехин раритетный "опель рекорд" никак не хотел заводиться на морозе. Подвело качество солярки, которой Леха заправлялся исключительно у трактористов-колхозников... Наконец к трем часам мы добрались до Пронозовки. Еще полчаса ушло на то, чтобы уговорить местную бабу Катю приютить на постой (за пять гривен) нашего "автоветерана", погрузить барахло на санки и спуститься на лед. Перекурив, мы двинулись строго на запад, где в полутора часах ходьбы нас ждали несметные полчища голодной, кременчугской плотвы...

Через пятьдесят минут начало темнеть. Петруха стал то и дело оглядываться на берег и неприлично суетиться. 

"Вот еще минуток десять пройдем и будем садиться", - напевал он. 

О полутора часах ходьбы уже не было речи... На вопросы об ориентирах Петруха тыкал рукой в направлении берега, где уныло торчала одинокая силосная башня. В общем, ориентиров у него не было...

Стемнело. Мы начали ставить палатки. У нас с Лехой была большая, четырехместная палатка, с полом, высотой метр семьдесят. Решено было сначала установить "укрытие", а потом оттуда бурить лунки. Я бодро застучал топориком, загоняя в лед острые колышки. Через десять минут все было закончено. Леха залез внутрь и, вырезав два куска днища, забурился. Шнек почти полностью ушел в льдину, пока, наконец, не появилась вода. Резким движением потянув бур на себя, Леха с силой толкнул его вниз, чтобы таким образом очистить лунку от шуги. В этот момент снизу раздался характерный тупой стук. Под нами был двойной лед... Со второго захода мы поставили палатку уже минут за сорок, на предварительно просверленные лунки. Ветер усиливался, а мороз крепчал. Рядом светилась одинокой свечкой маленькая Петрухина палаточка, и больше вокруг ни огонька, ни звездочки... Забив последний кол, мы без сил ввалились в палатку.

Расставив по периметру восемь свечек (весь наш запас), я раскочегарил "шмель", поставил чайник и, закормив печенью лунку, опустил снасть. Вместо семи до дна было четыре метра, но это уже не имело значения. Леха не стал заниматься ерундой, а сразу пошел к Петрухе. Выпить и закусить. У меня по поводу выпивки на морозе были определенные сомнения, поэтому я решил ограничиться чайком... Следующие полтора часа я почти неотрывно следил за кивком, теша себя мыслью, что вот-вот дадут воду, рыба подойдет на корм... Затем начал жалеть, что не пошел вместе с Лехой к Петрухе... Наконец я понял, что необходимо прилечь, так как из такого положения удобнее всего наблюдать за снастью. Поставив свои и Лехины санки друг за другом, я кое как умостился на них, поджав ноги.

Огонь "шмеля", с шипением поглощавший остатки кислорода в палатке, постепенно превратился в синий извивающийся цветок, стены отступили, свод ушел вверх и я очутился в странном сооружении, напоминавшем что- то среднее между цирком шапито и буддистским чортеном. Напротив меня располагался алтарь с зажженными свечами, рядом с которым находился занавес из темно-красного панбархата. Внезапно его полы распахнулись, и оттуда появилась группа кришнаитов. Выйдя в центр балагана, кришнаиты поклонились и, пожелав мне "ни хвоста, ни чешуи", подарили пакетик кари и зажгли благовония. В тот же момент заныли ситары и кришнаиты, ударив в бубны, запели свои мантры про раму и харю. В это время полы занавеса снова разлетелись и на пороге появился сверкающий четырьмя глазами восьмирукий Шива. Грозно глянув на кришнаитов, он рявкнул: "Водка кончилась!” и, загасив все восемь свечек, рухнул на пол...

Я подскочил. Вход в палатку был нараспашку, свечи задуло ветром, а на пороге лежал полуживой Леха и делал вялые попытки вползти вовнутрь... Было три часа ночи. Кое-как взвалив обмякшего другана на санки, я зажег свечки и присел на него сверху. Картина вырисовывалась невеселая. В "шмеле” кончался бензин, от свечей остались пятисантиметровые огарки, Леха люто скрипел зубами, пугая глистов, и о чем-то мычал во сне, комфортно развалившись на моем ложе, а до рассвета оставалась целая вечность...

Нужно было чем-то заняться. Для начала я решил проверить удочку. Надо сказать, что мой "шмель" успевал прогревать воздух только в верхних слоях палатки, проще говоря - выше пояса, а все, что ниже, находилось во власти отрицательных температур. Включая лунку. Поэтому для начала пришлось очистить леску ото льда, в который она вмерзла, а затем подсечь для порядка, вытащить наживку на лед. Как и следовало ожидать, никакого сопротивления на противоположном конце лески я не почувствовал. Выполосканная в воде печенка напоминала кусочек белого, пожеванного поролона. Я полагаю, без запаха и без вкуса... С отвращением придав снасти первоначальное положение, я вылез наружу. Ледяной ветер, секущий снежной крупой, моментально ободрал мне лицо и руки и напрочь отбил желание отправить естественную надобность. Вез особого облегчения вернувшись в палатку, я с досады закатил Лехе щелбан, после которого он хрюкнул и перевернулся на бок, освободив мне кусок санок. После того как догорели все свечки, мне показалось, что ночь никогда не закончится...

Светало.

Рассвет пришел к семи часам. Под утро я немного закемарил и очнулся от суетливого кудахтанья, доносившегося снаружи. Петруха, выползший из своего укрытия, энергично размахивал руками, изображая физзарядку, заискивающе хулил погоду, давление, слабое течение и отвратительное качество золотоношской водяры. Но когда дело дошло до изменений ориентиров, подразумевающих перенос силосной башни неизвестными злоумышленниками, я припомнил ему все: и распальцовку, и мешки, и санки, и ориентирование на местности с закрытыми глазами. На шум выполз бледный Леха. Ему было нехорошо. Поднявшись на ноги, он зашатался и рухнул на снег. Мы подскочили к нему. "Глаза открыть больно, а в голову как будто сверла вкручивают", - тихим голосом жаловался Леха. Все пригодные в таких случаях "лекарства" были приняты накануне. В профилактических целях. Усадив Леху на санки, мы принялись собирать лагерь. Вещи мы погрузили в одни сани, Леху - в другие и, связав их между собой, впряглись... Назад мы тащились два часа, переезжая трещины и штурмуя торосы. Леха стонал и периодически выпадал из саней. Однако чем ближе становился берег, тем меньше жаловался на жизнь Леха, а когда мы съехали со льда на песок, он открыл глаза и попросил закурить...

На обратном пути мы остановились в Софиевке выпить чая и поесть знаменитых софиевских пирожков, а Леха купил ведро десятисантиметровой плотвы, за восемь гривен. "Алиби. Д-д-для жены..." - туманно пояснил Леха.

Со времени этой поездки прошло четыре года. За это время я больше ни разу не выбирался "на Кременчуг” и, честно говоря, совсем об этом не жалею...
https://minus30.com.ua